Шон Коннери устало смотрел на вечерний Париж. Он потянулся, разминая суставы,
лениво помахал толпе, мысленно прикинул, что скажет через несколько минут: сегодня ведь премьера второго фильма про Джеймса Бонда -
«Из России с любовью». Ехали небыстро, чтобы собравшиеся могли хорошенько разглядеть любимого героя.
«Дамы и господа! - скажет он. - Когда в 62-м мы начинали, ни я, ни Ян Флеминг, ни кто-то другой и представить себе
не могли, что из всего этого получится. Делать картину было чертовски трудно - после успеха «Доктора Но» от нас ждали
невозможного. Но мы сделали это, и сегодня вы первые, кому предстоит оценить нашу работу. Честно говоря, я вам
даже завидую».
Внезапно ход его мыслей прервал какой-то резкий звук. Машину качнуло, занесло, и Шон инстинктивно
пригнулся, решив, что картеж обстреляли. Краем глаза он успел заметить, как распалась на части строгая линия серебристых
скутеров, потом в толпе истошно завизжали, и вдруг откуда ни возьмись у него на коленях очутилась блондинка. Несколько
секунд девушка ошарашено озиралась по сторонам, потом пришла в себя и восторженно заверещала: «Джеймс, вы мой
герой! Умоляю, возьмите, возьмите меня с собой!»
...Шагая по коврам роскошного кинотеатра «Палладиум», Коннери раздраженно выслушивал сбивчивые
оправдания устроителя церемонии. «Никто и заметить ничего не успел, - тараторил тот, ожидая, что сейчас на его бедную
голову обрушатся громы и молнии. - Ума не приложу, как эта девица умудрилась прорваться сквозь цепь охранников?
Прыгнула в машину прямо как кошка. Я такого никогда не видел, разве что в ваших фильмах... - тут он сконфуженно умолк
поняв, что сказал что-то не то. - Но в конце концов все обошлось, ведь так? Слава Богу, никого не задавили, все
живы-здоровы. Правда, пришлось немного задержать начало, но ведь ничего страшного, а?» Коннери свирепо зыркнул на
болтуна, однако сдержался: сейчас не время для разборок. Проходя к микрофону, он подумал: а вот бы сейчас сказать, что
он на самом деле думает о роли Бонда и вообще обо всей этой авантюре, из-за которой теперь попадает в такие дурацкие
ситуации! Шон выждал, пока стихли аплодисменты, и произнес: «Дамы и господа! Когда мы начинали, никто и представить
не мог...»
...«Вообрази, что было бы, скажи я, что думаю на самом деле, а? - Шон возбужденно мерил шагами
гостиную. - Как вытянулись бы их лица! Представь, выхожу, значит, и говорю: «Дамы и господа, я хочу объявить, что больше
не буду играть Бонда! Все, финита ля комедия!» Лицо сидящего в кресте молодого человека и впрямь вытянулось. Он
изумленно смотрел на Шона и наконец спросил: «Братец, ты в своем уме? Ты же самый популярный актер планеты, и все
благодаря этому секретному агенту! Я читал опросы».
Младший брат навещал Шона нечасто. Да и когда им видеться? Нейл так и остался жить в Эдинбурге,
где они родились и выросли, а Шон... Шон теперь разъезжает по всему миру: то он в Малибу, то на Ямайке, то в Токио...
Но хоть он и редко навещает родных (а ведь отец уже немолод, черт побери, и ужасно скучает), семья им очень гордится.
И что же теперь, этот зазнайка вздумал придушить курицу, несущую золотые яйца?!
Шон слушал не перебивая. Наконец, когда красноречие брата иссякло, он подвел Нейла к окну:
«Взгляни-ка туда». На улице стояла группка явно чего-то ожидающих людей. Некоторые взобрались на крыши машин и
скандировали там, качая головами, как китайские болванчики: «Бонд, Джеймс Бонд!», «Автограф, умоляю!» Кто-то поднял
повыше плакат, призывающий помочь жертве инопланетного нападения, а две девчонки истошно взвизгнув, пустились в
пляс в надежде, что их заметят.
«И вот так каждый день, - отойдя от окна, вздохнул Шон. - Они звонят в дверь, напрашиваются на чай.
Или просят денег. Или покатать на машине Бонда. Или автограф. Каждый четвертый умоляет расследовать его дело, каждый
пятый требует убить русского агента, который живет на соседней улице. И все, все они величают меня Джеймсом! - Шон все
больше распалялся. - Я себя чувствую битлом, не меньше: без охраны не могу даже в сортир сходить. Нет, я не шучу!
В Токио репортеры перлись за мной до самого писсуара и щелкали вспышками!» Нейл развел руками: «Ничего не попишешь.
Сегодня Шон Коннери и «Битлз» - главное британское достояние. Но ты, пожалуй, покруче битлов будешь: саундтрек к твоему
новому фильму обогнал в хит-парадах их последний диск. А королева-мать даже сказала, что последняя серия о Бонде -
лучший фильм, который она когда-либо видела. Про битлов, между прочим, она ничего подобного не говорила». Нейл опять
выглянул в окно: «А насчет этих... Что удивляться, если ты купил дом в самом гадком районе Лондона?! Тут не то что звезды -
клерки, и те не селятся! Понятно, что эти зеваки считают тебя своим в доску и напрашиваются на чай. Ну скажи: ести бы лет
двадцать назад к нам в Фаунтейнбридж переехал Кларк Гейбл, разве ты не пошел бы на него поглазеть? Не напросился бы
в гости? Не торчал бы под окнами?» Шон растерянно кивнул: «Точно, напросился бы». Нейл взорвался: «Вот именно! Мы ведь
жили тогда коммуной, считали каждый пенс - а теперь у тебя огромный дом, красавица жена и гонорары по пятьдесят тысяч
фунтов за каких-то три месяца съемок! И ты еще смеешь жаловаться?! Неужели ты хочешь вернуться обратно?» Шон
потупился - все верно, все так. Но иногда... Иногда ему и вправду хотелось вернуться в то время, когда он был еще не
секретным агентом, а простым шотландским пареньком и рос как трава - без забот и проблем.
Вернуться в Эдинбург, в район со сказочным названием Фаунтейнбридж, где, впрочем, не было ни
мостов, ни фонтанов - только приземистые двухэтажные домишки с тесными каморками. Туда, в начало сороковых, где
мальчишки в коротких штанах на помочах гоняли мяч сутки напролет, а их родители собирались после работы на крылечках -
послушать радио и поспорить, скоро ли закончится война. Была в той жизни какая-то милая простота - все одинаково бедны,
еле сводили концы с концами, и все-таки готовы были отдать соседу последнюю рубашку.
|
Шон Коннери с женой Мишлин |
|
Вспомнив то время. Шон горестно вздыхает, хотя о чем, казалось бы, сожалеть? В детстве у него даже
кровати своей не было. Будущий покоритель женских сердец спал на полу, укутанный в отцовскую куртку, а чуть позже,
когда родился Нейл, перекочевал на кухню. Шон целыми днями пропадал на улице: собирал уголь, выпадавший из разбитых
повозок угольщиков, и продавал на рынке - пенс к пенсу глядишь - и кусок ветчины на столе лежит. Мальчуган пробовал
учиться, но какая может быть учеба, когда полмира в огне? Все школы Эдинбурга давным-давно позакрывали, и ребятишек
учили грамматике с арифметикой сердобольные старушки да священники. Обучали где придется - в заброшенных квартирах,
в скверах, если стояла теплая погода, в приходской церкви. Шон честно ходил на уроки - попробуй не пойди, вечером
получишь от отца такую взбучку! Однажды прибежал домой в слезах: он явился в класс в развалившихся ботинках, и
мальчишки радостно заулюлюкали. Днем раньше отец тщетно пытался починить старые башмаки, но сапожник из папы
оказался никудышный: ботинки все равно напоминали пасть крокодила, крест-накрест перемотанную изолентой. Хорошо,
заступился математик. «Грех смеяться над бедностью! - гневно осадил ребятню бывший пастор. - Можно подумать, тут
собрались Рокфеллеры! Наш Спаситель тоже в новеньких ботинках не расхаживал!» Вечером Шон, всхлипывая, бормотал,
что никогда больше не пойдет на уроки, и неожиданно его поддержала мама. «На кой черт ему дроби с чистописанием! -
воскликнула она, прижимая к груди своего любимчика. - В доме жрать нечего! Пусть уж лучше молоко разносит, все больше
пользы». Отец треснул кулаком по столу - где это видано, чтобы с главой семейства разговаривали в подобном тоне! Однако
поостыв, все же признал: жена-то, как ни крути, права - разве лучше, если Шон начнет пухнуть с голоду, зная при этом, что
в конце концов стало с Беовульфом? Так что на следующий день 9-летний Шон отправился разносить молоко и, честно
говоря, не очень об этом жалел.
Вскоре он стал главным мужчиной в доме: отец подался на заработки в Глазго, на завод «Роллс-Ройс»,
и дома его видели только по выходным, да и то не всегда. Шон вставал на заре и, радостно насвистывая, шагал по утренним
улицам на работу. Сначала он разносил молоко, потом - свежие газеты, а вечером до изнеможения играл со сверстниками в
футбол. По ночам ему снились коровы, дверные ручки и бесчисленные ступени, по которым он взбирался, чтобы доставить
клиенту бутылку свежего молока.
Шли годы, и мир по-прежнему казался ему райским садом, который только и ждет,
когда в него ворвется крепко сбитый парень Шон Коннери с белозубой ухмылкой и разом сорвет все яблоки. При виде рослого
молодца млели девушки в округе, к тому же мама на совершеннолетие подарила ему 75 фунтов - целое состояние! Она по
шиллингу откладывала столько лет... Поначалу Шон хотел купить мотоцикл, но поразмыслил и приобрел... пианино. Когда
громоздкий инструмент на канатах затаскивали через окно в их скромную квартирку собралась вся улица, но никто из
соседей не смеялся, а добрая тетя Молли даже всплакнула. Для Шона покупка пианино означала начало новой,
расцвеченной яркими красками жизни, в которой больше не придется думать, чем сегодня накормить семью.
Нельзя сказать, чтобы эта новая жизнь для семейства Коннери началась сразу же. Однако для самого
Шона перемены наступили очень скоро: в один прекрасный день он записался в военно-морские силы Соединенного
Королевства. Много лет спустя репортеры недоуменно спрашивали, отчего ему пришла в голову такая странная мысль, и
Коннери весело тряс головой: «Вы ничего не понимаете, парни! Это была отличная сделка! Сами подумайте: бесплатная еда,
бесплатная форма, верный заработок - работу-то тогда было найти ох как непросто, ну и, конечно, море, романтика. К тому
же я хотел повидать мир». Впрочем, мир повидать не удалось: романтика свелась к ежедневной муштре и чистке гальюнов,
и Шон быстро понял, что армейская дисциплина - не для него. Спустя несколько месяцев его списали на берег с
сильнейшими болями в животе - судовой врач диагностировал «серьезный нервный стресс, вызванный переменой обстановки
и неприятием уставного распорядка». Шона комиссовали, назначив пенсию - шесть шиллингов и восемь пенсов в неделю, и
19-летнему «пенсионеру» пришлось-таки искать работу.
Шон работал то угольщиком, то регулировщиком, то дорожным рабочим, то сталеваром, какое-то время
даже занялся полировкой гробов, но нигде не задерживался больше двух месяцев. И вот однажды кто-то из приятелей
подсунул ему газету с объявлением: «Требуются высокие сильные парни для работы в театре». Так Шон стал рабочим сцены,
более того - даже сыграл эпизодическую роль охранника. Но поскольку в то время никакого пиетета к театру он не испытывал,
то, стоя на сцене, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться - он представлял, как по-дурацки выглядит в золотых доспехах
(играли пьесу из жизни древних римлян).
|
Шон Коннери после церемонии посвящения его
в рыцарское звание |
|
Впрочем, получив первую зарплату. Шон всерьез задумался: раньше за те же деньги он целую неделю
корячился в типографии редакции «Эдинбургских вечерних новостей», а тут всего лишь пару часов постоял на сцене. Если
столько платят за красивые глаза и крепкое тело, этим грех не воспользоваться! Дополнительно Шон устроился натурщиком
в Эдинбургскую школу рисования и охранником в бассейн - расхаживал в одних плавках, сводя с ума всех посетительниц,
невзирая на возраст. Вспоминая те годы, Коннери честно признавался, что от женщин у него отбоя не было: «Девственность
я потерял очень рано, а что такое секс, знал с восьми лет». Вечерами он тягал штангу и по наводке тренера даже
поучаствовал в конкурсе «Мистер Вселенная», заняв третье место. Вскоре его физиономия появилась в рекламных буклетах -
трикотажные безрукавки и шорты из денима смотрелись на нем столь заманчиво, что их тотчас же хотелось купить.
Культуристам неплохо платили, но поболтавшись за кулисами среди конкурсантов на звание «Мистер Вселенная», Шон четко
уяснит: таким, как эти молодчики, он быть точно не хочет. «Они же не мужчины, а племенные бычки. - рассказывал он дома. -
Над каждой мышцей трясутся, не дай Бог съесть что-нибудь не то, день расписан по минутам - не жизнь, а мука».
В общем, как ни крути, выходило, что театр - как раз то, что нужно, и Шон решил, что от него не убудет,
если сходит на собеседование - все лучше, чем полировка гробов. Через несколько дней он уже стоял на сцене, пробуясь
на роль в спектакле «Южный парк». «Вы актер?» - спросил голос из темноты. «Да», - не колеблясь ответил Коннери. «Прочтите
текст, да побыстрее, у нас мало времени», - потребовал голос. Шон, злясь на себя за дурацкое волнение, из-за которого из
рук выпали листки с ролью, вспыхнул и заявил, что у него тоже со временем туго, так что он, пожалуй, пойдет. И направился
к выходу. Но его вернули - характер в театре всегда ценился не меньше умения читать по бумажке, к тому же в гневе
Коннери был поистине неотразим. Читать дальше
СТРАНИЦЫ:
1 |
2 »
«Голдфингер»
Ханна Лебовски; февраль 2001 год.
«Караван Историй»
|