Библиотека находится в замковой башне, расположена и построена как лабиринт, чтобы защитить содержащиеся в ней знания.
Чтобы вступить в нее, нужно пройти сквозь склеп, отодвинув надгробную плиту, как если бы мертвецы охраняли книги...
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Умберто описывает только то, что важно для него. Он не учитывает... Он
описывает очень хорошо,... Что библиотека была размещена в высокой восьмиугольной башне, в которой было множество помещений,
соединенных друг с другом, и не упоминает ни одной лестницы... То, что он сам себе противоречит, он понял только после общения на
эту тему со мной. Я ему сказал: «У тебя тут огромная плоская пицца, а не башня!». Нам нужно было построить трехмерный лабиринт, а не
двухмерный, как он его описал»...
Норбер Ибора, раскадровщик (Storyboarder): «Эта работа была в удовольствие. Я нарисовал эскизы и сделал макет
из картона. С конкретной моделью в руках и с рисунками декораций мы многое смогли придумать и сформировать пространство. Это мне
больше всего понравилось. Это самое сложное – проектировать лабиринт. Эта работа меня очень захватила, я замахнулся на определенную высоту».
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Я хорошо подготовился... Купил множество книг о лабиринтах. Некоторые из них очень интересны.
Обычно лабиринт - это сад или стены, в которых можно заблудиться и не найти выхода. Но трехмерный лабиринт... Ну, я не мог строить что-то
огромное. Поэтому мы вместе должны были заново создать лабиринт, потому что его оформление было разложено плоско. Мы же должны были
перевести его в трехмерное пространство, и вдохновили нас на это бесконечные лестницы на рисунках Эшера и темницы Пиранезе с этими
переплетениями, которые выглядели очень романтично и были потом нами срисованы».
И этот, созданный из фантазий Пиранезе, Эшера, Эко и Анно лабиринт нужно было построить...
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Мы его действительно построили. Ну да, это, конечно, только декорация, но она была такой высокой,
что не поместилась бы ни в одной студии мира. Поэтому мы должны были построить вокруг нее металлическую конструкцию, которая долго
оставалась на Чинечита и выглядела, как огромная пусковая шахта. Но так как все помещения должны были выглядеть почти одинаково, мы,
для того, чтобы сэкономить средства, построили только три комнаты, в которых мы меняли книги и по-разному их раскладывали. Представьте
себе, что это означало для сценария. Мы в один и тот же день иногда снимали по 3 разных сцены в одной и той же декорации. Это должны были,
по идее, быть 3 различных декорации. Перевозка, переноска всего скарба... Это была игра на терпение... Кошмар, я не мог вспомнить, должен
ли Адсо сейчас войти слева, когда движение камеры шло вправо... Мы рисовали себе эскизы, чтобы не запутаться. Это было действительно
утомительно, но это кино... Кино – это искусство симуляции. При этом, например, нужно заставить казаться маленькую декорацию крупной,
а большую – мелкой и т.д.
В лабиринте была тысяча помещений, мы построили только три. То, как были расположены эти комнаты...
Были лестницы, ведущие наверх, и те, что вели вниз. Поэтому надо было быть очень внимательным. Одно помещение должно было на
одном и том же уровне вести в следующее, а следующее – наверх, и та далее. Иногда было 2 ведущих вниз. В зависимости от того,
откуда я снимал. Нет, других лестниц не было видно, то, чего в кадре не видно – не существует. Поэтому фильмы и доставляют столько
удовольствия... Если на экране веранда в романском стиле, значит картина рассказывает об этой веранде. Реально только то, что видно на картинке».
В конце концов, виновником всех убийств оказывается книга. Но какая? (Следуют кадры из фильма)
Вильям: «Скорее всего, речь идет о единственном экземпляре второго тома «Поэтики» Аристотеля»»
Хорхе: «Вот ваше честно заслуженное вознаграждение. Читайте! Изучите каждую страницу»...
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Поэтика» Аристотеля – одна из моих самых любимых книг. Она представляет фундамент
понимания искусств, особенно театра и, я думаю, также и кино. В «Поэтике», томе первом, по Аристотелю, одной и той же сценой об одной и
той же ситуации, можно человека заставить как смеяться, так и плакать. Здесь нужно, конечно, обладать «Know-how», чтобы установить, как
идентифицировать главного героя, который переживает несчастье, которое или вызывает у зрителя сочувствие, или заставляет над ним смеяться.
И это великолепно. В начале книги он говорит: «Мы будем дискутировать
о трагедии, а затем о комедии». Это первые строчки. И Умберто начал с предисловия. С подспудной мыслью: «Я напишу, расскажу, что эта
книга существовала, но была уничтожена. Потому что над Богом нельзя смеяться. Но если человек смеется надо всем, то он невольно смеется
и над Господом. А это богохульство. Поэтому книга должна была быть уничтожена». Вот более или менее о том, что касается потерянной книги,
или книги, которая никогда не была написана, кто знает...»
Сегодня мы знаем, что «Поэтика» не была собственно книгой, а циклом лекций, которые Аристотель преподавал. После его
смерти некоторые тексты Учителя были опубликованы, но копии были рассеяны, их прятали в подвалах, крали. Эксперты придерживаются мнения,
что часть сочинения была с годами утеряна. Но Аристотель действительно обещает в начале книги, что он, после изучения трагедии в первом томе,
будет рассматривать во второй части комедию. Некоторые каталоги Средневековья также упоминают «Поэтику» в двух томах. Неясно только до сих
пор, говорил ли Аристотель во второй части действительно о комедии или, как предполагают многие, о поэзии.
Кто же побеждает, в конце концов, в «Имени розы»? Хорхе предпочел сожжение книг риску позволить попасть знаниям не в те руки. И рискует быть
сожженным вместе с книгами, в фильме и в реальности...
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Не были предприняты меры безопасности. Не было системы вентиляции. И в тот день, когда мы хотели
снимать сцену пожара, я спросил: «С рушащимся потолком все учтено ведь, так?» «Э, а как он должен падать?» «Вот в этот момент». «Но ты этого
никогда не говорил!» «Проклятье!» Я беру раскадровку и говорю: «А это что?!» «А!.. Ладно, нет проблем» Они начинают суетиться, чего-то стучать...
Надо начинать, мне говорят: «Все готово, все хорошо». Это была та сцена, где Шон Коннери должен был находиться на месте пожара. Он должен
был пройти перед камерой, потом Адсо, а следом - слепой монах со своей книгой. Бедный мистер Шаляпин, ему нужно было носить белые контактные
линзы, и он ничего в них не видел. Мы должны были ему все время говорить: «Немного левее, мистер Шаляпин! Еще немного!»... Я дал сигнал камерам
и сказал техникам, делающим спецэффекты: «Потолок должен упасть, когда я свистну. Порядок такой: камера – «мотор», дубль Шона, а потом я даю
сигнал Шаляпину, следует его дубль и потом идет долгий свисток. И вы начинаете «ронять» потолок только по окончании свистка». Ну, поехали.
Камера, мотор, все задвигалось, Шон Коннери приближается к пламени и его ряса загорается. К счастью, его кто-то оттащил в сторону и погасил
огонь. Я говорю: «Теперь вы, мистер Шаляпин». Он входит в помещение, и потолок рушится на него. Бедного Шаляпина задело балкой, и он упал.
Моя жена бежит к нему, чтобы помочь, я кричу ей: «Съемка еще не окончена!» Она отвечает: «На него упала настоящая балка!» «Да ладно, балки
же из бальзового дерева» «Нет, это не бальзовая балка!». Тогда я подбегаю к нему и понимаю, что потолок был настоящим, потому что они не
успели подготовить рушащийся потолок. Это было дерево, которое я сам выбрал, подмостки из дуба, и одна из дубовых балок ударила Шаляпина
по голове. Камера еще работала, я нервничал и сказал только: «Снято!» И спросил: «Мистер Шаляпин, с вами все в порядке? Вы как?» А он говорит:
«Съемка получилась?» «Но мистер Шаляпин, вы...» «Что со мной – не важно, мне 82, мне можно и умереть. Съемка получилась?»
Мистера Шаляпина спасли, но нужно было еще выбраться из лабиринта...
Рассказывает Жан-Жак Анно: «Чертова декорация была вся в дыму, была опасность задохнуться, дым был едкий, потому что
для пламени мы использовали легковозгораемое клееобразное вещество. И тогда в лабиринте возникла всеобщая паника, потому что декорация
лабиринта сама была лабиринтом. Мы все блуждали и никак не могли найти выход из этого проклятого места, и везде эти лестницы, а где-то наверху – пламя...»
«...Это был важный день, у меня было 4... нет, 5 камер. Я их расставил, мы вылили жидкость из газопроводов, которые нужны были для декораций, а
потом я сделал то, что обычно делаю в таких случаях: «Камера 1 – мотор!» Камера работает. «Камера 2..., камера 3...» Перед тем, как мы все поджигаем,
я все проверяю. Я спрашиваю: «Все камеры работают?» «Да!» «Отлично!» Начинаем. Вся эта махина загорается. Я уничтожаю свои декорации, у
меня других нет. Я был поражен и изумлен, как хорошо это все горело. Это была настоящая домна. Когда я проходил мимо операторской тележки,
я услышал, как ассистентка говорит по-итальянски: «И кто ему это скажет?» И я понимаю, что вторая, третья и четвертая камера не были включены,
потому что ассистент побоялся к ним подойти, потому что запалы были уже готовы. Еще не горело, но там стояли канистры с бензином. Он,
действительно, испугался, и сказал, что включил камеры, но на самом деле этого не сделал. Я стоял... Мои декорации сгорели, а те камеры,
которые были расположены наилучшим образом, не снимали... Я подошел к операторской тележке, в такие моменты я вдруг начинаю хорошо
говорить по-итальянски, начинаю разбираться... Один из них ударился в слезы: «Я испугался, простите!» Что я мог сказать? Если нет больше
декорации, то ничего уже не будет... Что мы потом сделали, мы увеличили кадры, некоторые перевернули, чтобы создать ощущение нескольких
осей, но это конечно, была катастрофа...»
|
Фильмография 
вверх